Сухая жара степей обняла Вейсхаупт душным маревом, и только тихие фонтанчики воды во внутренних дворах и плотно закрытые ставни помогали толстому камню стен удержать за собой какое-то подобие прохлады — простого тепла, не того изнуряющего пекла, что воцарилось снаружи, протянувшись словно на весь мир, от горизонта до горизонта. Даже вечер, постепенно стягивающий солнечное зарево с башен Вейсхаупта, как полог ткани со старой мебели, не принёс особого облегчения. Каронел, впрочем, не слишком-то на него и рассчитывал.

Солёные капли и без участия жары катились бы со лба; тягуче и щекотливо срывались вниз, когда он останавливался и, упёршись ладонями в колени, ловил воздух широко открытым ртом, не в силах даже дышать правильно. Каждая мышца в теле горела и звенела, выйдя за пределы своей готовности и терпимости к нагрузкам. Каждая — казалась раскалённой добела, выжатой, вымученной, выкрученной досуха, — и он всё равно вынуждал себя сжать подрагивающими против воли пальцами палку и поднять её наизготовку. Мало! Verdammte Scheiße! Мало! Слишком мало, чтобы дыра в груди перестала зиять и засасывать в свою пустоту всё тепло и покой. Даже сейчас она оставалась там, хоть он и загнал себя так, что едва стоял на ногах. Загнал, бросаясь и лупя со всей силы, всей скорости — обхаживая бока манекенов оббитым железом прутом до трещин, до порванных следов на грубом холсте. До хрипа, до мучительного рыка, прорывающегося в отчаянный, сдавленный крик. Высвобожденный, выгнанный, выдранный из мертвенно цепких пальцев необходимости "держать строй". Не давать слабины, не останавливаться, не отступать, не обращать внимания. Факты, всегда сначала факты, эмоции будут потом. Идти вперёд, не позволять себе всей этой оглушающей боли, что была спешно задавлена и распихана по углам. Отложенный на дни крик гнева и бессилия, неспособности что-то изменить, успеть, дотянуться.

Даже столько лет, столько сражений спустя всё это — удар когтей шрайка, загнутыми выщербленными клинками пробивающий кольчугу как тряпицу, распахнутые глаза, резко обесцветившиеся, подернутые потерянным ужасом, струйки крови изо рта, с ещё шевелящихся губ, еще пытающихся что-то сказать, — не стало привычным. Они знали, они шли на смерть каждый раз, играли с ней, бросались навстречу — и каждый раз она приходила внезапно. Обжигая, заставляя сердце оборванно замолкнуть на несколько секунд, зажимая дыхание в горле. Мгновение, и её уже нет. Только смятое, безвольное тело отброшено пронзительно визжащей, жаждущей новых смертей тварью. Той тоже остается всего несколько секунд, прежде чем мощный поток пламени сотрёт её гневным рёвом, оставив лишь обугленный остов и ворох летящего, оседающего на коже и волосах пепла. Близко дыхнувший в лицо жар даже не заставит поморщиться, былой страх не пробьётся из-под удовольствия мести. И снова — с разбега подоспеть и зарубить другую тварь, что отпрыгнула от пламени, но ещё не успела встать и поднять щит.

Они потеряют ещё двоих в этом бою. Только потом, уже почти ночью, отыщут тела. Опалённые, измятые, залитые своей и чужой кровью. Три жизни — за почти полсотни порождений, выползших из дыры.
Полсотни. Капля в море. Они увязли здесь и не смогли догнать тех, которые утащили из села женщин. Если хотя бы одна из них выживет в лапах чудовищ, она наплодит им ещё десятки тысяч.
Бесполезно. Они стирают брызги с берега и могут только беспомощно смотреть, как впереди, сколько хватает взгляда, мрачно качает волны океан. Бездонный, готовый захлестнуть с головой.
Что будет с теми порождениями, что останутся после смерти последнего Архидемона? Каким удовольствием, наверное, будет для последних Стражей добивать их, вычищая остатки заразы из самых глубин.
Если они еще будут способны на это. Если вообще когда-то будут.

Каронел хрипло выдохнул, и отброшенная им палка зазвенела по заметенным песком камням зала. Когда здесь тренировалось несколько Стражей, пыль поднималась столбом и мешала дышать, создавая ну очень приближенные к реальности условия. Но такое случалось редко. Слишком много места, слишком много пыльного, потёртого инвентаря — и слишком мало желающих брать его в руки. Жизнь Серого Стража и без того не слишком-то балует временем для отдыха. Большинство предпочитали беречь его — не то забывая об уходящих минутах, не то как раз считая, что если не сейчас, то когда.

Вода в бочке была отвратительно тёплой, спасибо хоть, что свежей. Древние хитрости строителей и магов, воздвигавших здесь эту крепость, обеспечивали Вейсхаупт бесперебойным запасом чистой питьевой воды из самых недр. Впрочем, осаду им тут всё равно не выдержать. Стражи тех бесконечно далёких лет полагались на грифонов, для которых была ничтожной эта трижды проклятая высота в добрую тысячу футов, несколько раз обёрнутая крутой каменистой тропой вокруг утёса, отнимающая даже у самых тренированных около часа на дорогу. Никто даже не думал, не подозревал, что грифоны могут взять и исчезнуть. Для них это, наверное, было равно мысли о том, что исчезнет весь воздух и им станет нечем дышать. Эльф сухо усмехнулся, ополаскивая с плеч налипшую на пот пыль и промывая волосы, не обращая внимания, что вода щедрыми ручейками стекает по спине и пропитывает пояс и ткань штанов. По такой погоде он обсохнет быстрее, чем вернётся в комнату.

Дежурить подле грифонов сегодня была, конечно же, не его очередь. Может, это и помогло бы ему отвлечься, но слишком много народа к ним старались не пускать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы позаботиться о каждом.
Каронел не был исключением из тех, кто ждал своего дежурства с нетерпением. Причастность к их спасению давала ему определенные привилегии, конечно — но эльф воздерживался от злоупотребления.

Подобрав с пола палку, он медленным движением вставил ее в паз настенного крепления и нажал, заставляя скобу щелкнуть — и отрешенно задержал ладонь на древке, захваченный пеленой не желающих отступать воспоминаний. Мышцы мелко дрожали изнутри, намекая, что бежать ему больше некуда, нечем глушить чувства. В таком состоянии люди обычно напиваются вдребезги.
Каронел не делал этого принципиально.