Кроме одного из тифлингов — единственного крылатого среди собравшихся в убежище-ущелье, и тем заметного даже для случайного взгляда. Его легко было бы спутать с камбионом — если бы не отсутствие специфической ауры, свойственной чистокровным созданиям из Авернуса. И запаха. Он ещё ни разу не был в аду.
До этого утра.

Откровение жгло кожу калёным железом и перехватывало дыхание. Убита. Кровь на земле, размазанная по зловещему кругу — её. Поднявший изнутри гнев алым маревом застилал глаза, но Шеннар сдерживал свои порывы, до скрипа перчатки сжимая ладонь на рукояти клинка. Пламя, скромно и почти незаметно на утреннем свету лижущее зачарованный металл меча до острия до рукояти, как будто бы чувствовало в нём эту дрожь сжатой до предела пружины, и отзывалось, то и дело вспыхивая отдельными длинными сполохами. Оно не грозило обжечь — не того, кто владел этим оружием. И когда тифлинг заставил себя разжать пальцы — улеглось, как ни в чём ни бывало.

Те, кто остался в лагере, не пытались защищать убийцу. Личинка, сказали ему; должно быть, всё она — но в этих словах не было уверенности. Никого другого она лишала памяти и не заставляла убивать. Хотя Шеннар не был уверен, что это не дело времени. Он знал о проблеме — он говорил с Хальсином о тех опасностях, что могут ждать за порогом рощи. Он видел тело дроу и паразита, закрытого в банке с плотной пробкой. Живого, несмотря ни на что. Отвратительного. Нетти была изумлена, когда узнала правду о целях новых гостей рощи. Неподвластны влиянию личинки? Всё внутри него хотело кричать, что это ложь. Но паладин обводил взглядом тех, кто в мрачных настроениях собирал лагерь, и сжимал челюсти до играющих под скулами желваков. Их больше, это во-первых. И они уже проявили себя в добрых делах, это во-вторых. Спасенные дети тому подтверждение.

Так почему же Альфира мертва?..

Гнев, отгорая, оставлял после себя горечь пепла на корне языка. Так несправедливо. Так... не вовремя. Так незаслуженно. Она должна была жить — жить долго, написать и закончить множество песен. Она только-только оправилась от потери Лихалы. И вот теперь — присоединилась к ней вне жизни. Под покровительством богов, в которых верила. Если верила. Они никогда не говорили о вере ни в один из проведенных вместе вечеров. Было слишком много других тем на то время, пока длится кружка вина.

Сожаление утраты, вскормленное воспоминаниями, снова перехватило холодными пальцами горло. Шеннар сжал кулаки, и собственные когти впились ему в мякоть ладоней. Стараясь отвлечься на саднящую боль тела. Боль души развернётся позднее. Потом. Когда ее отсутствие станет не только словами — но и ощутимой реальностью.
Больше никаких вечеров. Больше никаких песен. Ещё одна потеря.

Поднимаясь на пригорок, он видит издалека стоящую над ним фигуру. Когда за изгибом земли и зеленью травы показывается свёрток светлой ткани, тифлинг сбивается с шага. Крылья за его спиной прижаты друг к другу, собраны причудливым плащом, шипами костей торчащим над плечами. Оружие в ножнах — он пришёл не за большей кровью. Пока что.

Глядя в глаза настороженно обернувшемуся полуэльфу, Шеннар приблизился с тяжелым мраком осуждения на лице.

— Ты убил её, — не то вопрос, не то констатация факта. Скорее второе. Слова подёрнуты хрипотцой зажатого горла. — Зачем?..

Как будто причина может чем-то помочь. Как будто, если она есть, он просто махнёт рукой, развернется и уйдёт. Как будто она вообще может быть — причина убивать юную девушку с наивным, чистым желанием превращать мир в красоту музыки и песни. Она не была угрозой.
Но молча стоять рядом с её телом — и её убийцей, — тоже было нельзя.

"Если бы я только попросил ее остаться..."
Но она так горела желанием присоединиться к героям. Попробовать себя в дерзком деле приключений. И Шеннар не решился, не решился мешать. Вставать на пути, держать под крылом, не давая свободы.
А стоило.

... нет. Он не должен отнимать ответственность у настоящего убийцы. Нет смысла винить себя в том, что не предотвратил того, о чем не догадывался. Это сейчас, оглядываясь назад, он знает, что шанс был. Но вина на том, кто держал нож. Кто чертил на земле узоры ее кровью.

И тифлинг смотрел на него в упор. Подмечая движения, напряжение, овладевшее и отогнанное. Полуэльф ждал мести? Был готов защищаться. Но Шеннар пришёл не за этим. Смертью не исправишь смерть.

— Я пришёл к убийце, который копает могилу своей жертве, — горечь не пропала из слов Шеннара, но голос его был убедительно спокоен. — При свете дня. — "И называет себя монстром. С предостережением. Без гордости." — Она любила проводить здесь время, — с некоторой паузой добавил он, обводя взглядом вершину холма. — Говорила, что умиротворение этого места открывает душу тому, как звучит этот мир. Здесь ей больше всего хотелось петь. Вопреки всему, что выпало на её долю.

"И это хороший выбор — оставить ее здесь... навсегда."
Выбор, очевидно сделанный не случайно. Просто закопать тело можно было где угодно ближе к месту лагеря. Не тащить её сюда, наверх по крутой тропе.
Выбор, который тоже говорил о важном про того, кто его делает.

— На своём пути я следую кредо Акади, — негромко проговорил паладин, опускаясь на колени рядом с телом. Крылья трепетнули за его спиной, слегка раскрывшись. — Я не знаю, кому поклонялась Альфира, — всё так же тихо продолжил он, в полном пренебрежении к предостережению полуэльфа... как там его называли, указывая на тропу? Киран? Керрен? не важно; — откидывая ткань с её лица.

В горле сжало горьким возмущением и отчаянием. Встрепанные, заляпанные засохшей в бордовую корку кровью волосы. Стеклянный взгляд ужаса на обесцвеченном лице. Один из рогов обломан — как? За что? И слишком, слишком много крови...

Не просто убита. Растерзана. Этим... монстром.
Медленным, напряжённым выдохом паладин заставил погаснуть вспыхнувшую огнем мстительную ярость во взгляде, не став адресовать ее убийце. Только хвост его злостно и резко стегнул по земле из стороны в сторону. Смертью. Не исправишь. Смерть.
Можешь только предотвратить последующие.

Сняв перчатки и уронив их рядом, Шеннар коснулся пальцами, а затем всей ладонью холодной щеки, нежно поглаживая. Закрыл ее глаза — и, наклонившись, прижался губами к окровавленному лбу. На несколько саднящих в груди ударов сердца — прежде чем с глубоким вдохом и выдохом выпрямить спину, запрокинув голову к ясному небу. День мог бы быть очень хорошим. Но для него сейчас это небо было пустым, лишённым привычной теплоты и вдохновляющего обещания светлого будущего.

Сомкнув ладони перед собой в молитвенном жесте — на пальцах ещё остались следы крови, как и на губах — ее железный привкус, — и почти беззвучно прошептал несколько слов короткой молитвы. Взяв оставшийся из искорок сияния бурдюк с водой, он осторожно смочил в ней край ткани и принялся очищать лицо девушки от грязи и крови.

— Но я думаю, — продолжил тифлинг недосказанное, — что она нашла бы своё место в домене Ллииры. Ее песни всегда несли радость людям. И многих тянули танцевать. Леди Счастья не откажет в покровительстве барду, — голос Шеннара надломился, дрогнул на этих словах, но паладин напряженно сглотнул, выдерживая недолгую вынужденную паузу. — Нам стоит оставить с ней ее лютню. Можешь принести её? Пока я... совершу обряд, — ненадолго переведя взгляд на полуэльфа, Шеннар снова уронил тот на заостренное смертью лицо. Без крови оно стало ещё бледнее и бесцветней, заметил он.

Дух жертвы никогда не будет спокоен в присутствии своего убийцы. Да и Шеннара никак не вдохновляла перспектива молиться под его нечистым — и не важно, насколько раскаянным, — взглядом.
И всё же он не уступил неприязни, заговорив с тихим медитативным убеждением, адресованным тем силам, что тянулись сквозь него от небес к народам Фэйруна.

— В те тяжёлые времена, что пали на наши плечи сейчас мало места и ещё меньше уместности для радости. Тем нужнее она нам, чтобы разгонять тьму и печаль...