Ролевая игра по мотивам трилогии игр "Baldur's Gate" в сеттинге Forgotten Realms.
Ксеркс
тифлинг мефистофеля (наследие синего дракона), чарогейдей,мудакхаотично нейтральный | как деловое имя использует Мемос Ментос (известен так повсеместно), Предостерегающий от Неудач - в качестве провидца и гадателя, Голос Тиморы - в качестве барда, имя данное родителями - Ксеркс (а потому не сильно его любит), под ним был особо знаменит в Калимшане, как визирь сил-паши в Мемноне | крайне деятельный искатель преключений, известен как бард, предсказатель и чародей - но большинство уверено, что все это разные личности. В настоящий момент глава не самой большой, но весьма амбициозной торговой группы занимающейся в основном контрабандой редких предметов и артефактов, в прошлом торговец информацией и визирь считающийся трагически скончавшимся
Любая жизнь начинается с рождения, с драгоценных родителей, но хэй, Ксеркс их совершенно не знал и понятия не имел из какой дыры, во многих смыслах, выбрался на этот свет. Мадам говорила, что его притащили в хорошеньких дорогих простынях, какие бывали только у самых зажиточных дворян. Со всей этой вышивкой даже для половых тряпок и каким-то птичьим гербом. Тряпки быстро выбросили, а его приняли на удивление радушно благодаря самой Мадам. Которая что-то там в нем рассмотрела, крайне схожее с внешностью ее погибшего сына (что там можно было рассмотреть, если все младенцы одинаково уродливы?). Ксеркс никогда не знал о том, кем был рожден, какому куриному роду принадлежал, но зато с малых лет прекрасно понял, что выкинули его из-за ветвистых шикарных рогов и серо-лилового хвоста. Всех признаков загула кого-то из дражайших предков под ручку с Мефистофелем. И что мир всегда будет смотреть только на эти милые отличитальные признаки. Оказаться в доме терпимости, на улице, где продавали не только тела, но самые нежные чувства, должно было привить определенный цинизм. В какой-то мере так и вышло. Росший среди проституток и привыкший быстро отрабатывать свой хлеб, безмерно благодарный им за сам факт своей жизни, он спокойно принял и то, что с него пытались получить хоть что-то через причастность к семье (безуспешно) и необходимость оправдать свое существование реальными делами. На самом деле такая жизнь не была плоха, особенно если у тебя хватает мозгов пользоваться дарами данными природой: красивой внешностью, нежным голосом, быстрыми длинными ногами и потрясающе ловким, гибким хвостом. Ксеркс не хочет становиться таким же, как работники милого заведения, поскольку избалованный их же вниманием жаждет большего, а потому учится воровать, подсматривает за поведением гостей и вслушивается во все разговоры. Пытаясь разобраться в природе странной монеты, что лежала на нем в тех же пеленках с вышитым именем "Ксеркс" и красивым гербом с вороном. Ксеркс рос мире расколотом на пышную красоту и темную грязь. Упивался блеском украшений и драгоценных камней, любовался пестрыми нарядами с золотыми кантами, молодыми юношами в роскошных камзолах и девушками в самых разнообразных платьях. И каких только одеяний не довелось увидеть в самом деле - то узких, то пышных, то вовсе состоявших из одних лишь золотых цепей да перьев. Он взрослел в доме, где развлечения искали аристократы и богатые торговцы, учась оценивать других согласно не только кошельку, но одному лишь взгляду глаза в глаза. Это тоже было важным навыком и огромным опытом, отличать, где за нежной улыбкой будет скрываться конченный больной извращенец, а где, за суровой маской вояки или грубого наемника есть что-то еще. И это было грязью, самой меркзкой из всех, грязью чужих душ. Видеть как самые верные жены и мужья приходят искать удовольствий, где пылкие девушки и юноши забываются, как чужие израненные и очерствевшие души ищут фальшивого утешения за звонкие монеты. Именно так, наблюдая за людьми, пришел к выводу, что они тоже похожи на драгоценности, одни – фальшивые, другие блестят недолго и быстро ломаются, а иные как бриллианты, могут изрезать острыми гранями красоты. Но зачастую все просто были мешочками с монетами, стоило положить их на вымышленные весы и оценить. Оценивать он умел тоже идеально. Не всегда за золото, иной раз платой становились услуги, участие, внимание, чувства, время, порой на кон становилась свобода и жизнь - однако все можно было соизмерить и оплатить. Если только в какой-то момент в его глазах не прорисовывался до малейших деталей образ кого-то раненого, нуждающегося в спасении, беспомощного, но лишенного поддержки, что была в жизни Ксеркса несмотря на отказ от него родителей. И если у этого кого-то были такие же рога и хвост, проклинаемое столь многими наследие. Маленький нежеланный недодьяволенок, окутанный в заботу очарованных им куртизанок, их действительно искреннюю любовь. Быстро научившийся хитрить и вызывать эту самую нежность и любовь в других для собственного выживания. Ксеркс, у которого, наверное, была пофосная красивая родовая фамилия, цеплялся за всех и все. За каждую возможность. За ювелира, безответно влюбленного в их статную Мадам, и готового обучать в обмен на возможность пообщаться с ней, проявлявшей толику благосклонности благодаря лазурным просящим глазам Ксеркса. За мрачного и угрюмого волшебника, что легко заметил талант интуитивно творить магию и помогал хоть как-то, взамен на возможность поговорить немного дольше с одной из самых дорогих девочек (и совершенно не платить при этом). За ассасина, которого выдавал тихий шаг и паранойя в том, что есть и пить даже в их гостеприимном ко всем богатеям «Доме». У него Ксеркс учился новым трюкам, ловким фокусам и мухлеже с картами и костями, а главное постигал новые границы людской сущности, слушая его редкие рассказы, лишенные имен и мест, но ярко рисующие чужие образы. Но главное он цеплялся за возможность быть кем-то большим в собственных предсКсеркслениях о личности и душе. Ксеркс желал вырваться в мир под отличную музыку, фанфары и приковывая к себе взгляды всех - возможно, чтобы утолить собственную сосущую постоту и неудовлетворенность из-за чувства брошенности, загасить которые не получалось ничем. Поразительно и то, сколь многие приходили не только за сексом, не просто удовольствием, но в бегстве от одиночества и непонимания. Не все, конечно, но какие интересные личности встречались Ксерксу! За что стоит благодарить расположение их милого заведения и высокий класс – чем оно отличалось от услуг, предлагаемых в Нижнем Городе, понял бы любой, не то, что такой смышленый пройдоха как Ксеркс. Чужая симпатия и любовь выигрывали, чудачества, толика безумия, участие, да разве людям было много нужно? Ксеркс играл на чужих чувствах и душах так же профессионально как на лютне, пел им краше, чем для развлечения гостей и оставался вполне искренним. Дефектные, сломанные, непонятые, глупые, бестолковые, жестокие и эгоистичные – все они были живыми. Все они были интересными, все они ложились на его внутренние весы, что безупречно отмеряли тот требуемый уровень вовлеченности для получения желаемого. Вот только себя дарить Ксеркс не собирался, при всем внимании, участии, бездне очарования и заботы. Себя хитрый тифлинг любил превыше всего. Он помогал, когда эта помощь не требовала от него рвать собственную душу, ставя всего себя на кон. Сопереживал чужой боле, но не делал своей ответственностью. Поэтому покинул дом что воспитал его, дом, которому был должен. Оставляя позади разгневанную мадам, отправившись с популярной труппой бардов посмотреть этот прекрасный мир подальше от Врат Балдура, что стали совершенно понятны, приелись своими правилами, цветами и стенами. Мир… был большим. Ксеркс – оказался в нем маленьким колдуном недоучкой. Начавшим влипать всерьез, как только рядом не оказалось толпы восхитительных мужчин и женщин, очарованных его существованием. Не всегда помогал глубокий чарующий голос, смазливое личико, быстрые длинные ноги, способность ловить лицом молнии и отправлять их обратно в обидчика, сбивать таранным бегом солдат в полном латном доспехе и способность перемежать мат заклинаниями. Собственная сила, клубившаяся где-то у сердца и разгоняющаяся в крови, искрила, сверкала и рвалась с пальцев молниями, обращалась в ураган, крепла год от года. Только вот Ксеркс, что превращался из юноши, паникующего при очередной опасности, в молодого мужчину, что… предпочитал делать вид, что он слабее, чем есть на самом деле. Не так, чтобы в том его подход сильно изменился. И обзаводился масками-личностями. Ему нравилось прятаться за лютню, громко вскрикивать, заламывать руки и хлопать показательно ресницами в качестве барда всем знакомого как Голос Тиморы. Мерзко хохоча внутри. Ему нравились пестрые наряды, яркий сценический макияж и драгоценности, шелест, шорох и блеск, за которыми так удобно спрятать бездну в образе Предостерегающего от Неудач, таинственного предсказателя способного предупредить о грядущих неудачах. Бездну, с которой так тяжело совладать, если только ты не ушлый делец Мемос Ментос, у которого в жизне не может быть таких проблем. Собственный чародейский дар и зов крови, тот голос, толкавший перестать слушать столь идеальные и безупречные внутренние весы. Голос, каждый раз тянувший чаши в разные стороны, от снисхождения и попыток сделать хоть что-то хорошее в этом мире, к очередному преступлению и побегу. К побегу от всех и всего. Себя – в том числе. Ксеркс осознавал неправильность подобного, но все равно предпочитал ничего с этим не делать, учитывая, как тяжело в самом деле привязывался к кому-то, как горчило на кончике языка упоминание о любви и дружбе. Безусловная любовь свойственна была лишь родителям в отношении собственных детей. А дружба без любых условий и с безграничным самопожертвованием являлась порождением многолетних связей, что чаще всего зарождались с нежных юных лет, когда восприимчивость сильнее, а все чувства ярче. Та внутренняя детская ущербная потребность в близости давала о себе знать порывами альтруизма, помощи, защиты, с целью как-то коснуться чужой души. Не абсолютное бескорыстие паладина, но потребность иной раз в подобной близости и чужом одобрении. За свою жизнь Ксеркс побывал музыкантом и певцом, наемником боровшимся со злом, пару раз крал хлеб у ассасинов, развлекаясь магическими способами останавливать чужое сердце и вместе с тем получил славу ушлого дельца. Несколько раз побывал на пиратском корабле в роли контрабандиста, торговца, члена команды, один раз как трофей и как талисман заместо сдохшего попугая. И проживая красочную жизнь перекати-поля без дома и крыши, без места которое звал бы своим и людей, что были бы его... долгое время оставался вполне счастлив, или считал себя счастливым. Даже когда проторчал полгода в тюрьме, развлекаясь разговорами с крысами, прежде чем выдался шанс сбежать (памятка о том, что в Невервинтер лучше не возвращаться). Даже когда после встречи со своими более… инфернальными сородичами в ходе нескольких конфликтов, где Ксеркса пару раз приписывали к плохим ребятами за рога и хвост. Даже когда из-за иногда продолжавших пробуждаться альтруизма, чувства общности и повышенной эмпатии влезал в чьи-то разборки - оставался счастливым. Пусть получал после собственных радушных порывов от двух сторон конфликта за то, что влез и все уладил. Не важно были ли это чужие отношения или две торговые семьи, выписавшие награду за него награду и зарывшие все топоры войны в едином порыве лишить Ксеркса головы. Ксеркс был счастлив. Был. Но в какой-то момент смеяться расхотелось, а белых зон на карте стало не так, чтобы совсем уж много. Уж точно не на Побережье Мечей. И он осознал, что владеет собственной торговой гильдией, огромным ворохом не просто должников, но даже друзей осевших в самых разных городах, личностях пестрых и совершенно разных. Сложно сказать, что его дернуло направиться в Калимшан. Может, очередная распавшаяся группа приключенцев, у которых случились беременность, титулованность и виселица в вариациях. Но впервые ни игральные кости, ни раскладываемые карты не давали ему ответа куда же идти. Дорога завела его в Калимшан, где он застрял на долгие пятнадцать лет, отлучаясь редко, проведя вдали от пустынь максимум полгода. Потому что впервые в жизни влюбился. Сын сил-паши и одной из наложниц, смуглокожий полуэльф с жидким золотом в глазах, презираемый за то сколько похож был на собственную мать, недооцененный, исключенный старшими братьями из гонки за место их отца. Упоительно прекрасный, хитрый, умный, использовавший ту же тактику, что и сам Ксеркс, тактику игры и притворства. Его родственная душа, отражение в зеркале, тот кого вели амбиции, страстный сын беспощадной пустыни, постигавший тайны некромантии, игравший с высшими силами и разгадывающий загадки прошлого лучше остальных. Тот, в ком кровь ифритов была на самом деле сильнее всех прочих наследий. За сладкой улыбкой скрывал он корваство и ложь. Ксеркс впервые опустился на одно колено, впервые вручил себя кому-то всецело, своему другу и возлюбленному, пообещав сделать все ради достижения его целей и устремлений. Помочь отравить отца и его главного визиря, убить братьев, приумножить богатства, разыскать верных людей. Оставаться на его стороне до последнего вздоха. Разбираясь в дьявольском наследии, исследуя возможности заключения контрактов и даже расставаясьс собственной монетой и удачей, впервые обзаводясь шрамами, один за другим, проваливаясь, выживая чудом - он упорно делал все ради кого-то еще, а не себя. Абсолютно зря. Ведь по итогу чуть не расплатился собственной душой в планах любимого. Своего Калишского принца, что уже готовился стать не просто сил-пашой, не посто владыкой Мемнона, а жаждого объединить под властью своей весь Калимшан, оставшись единым и полновластным владыкой, что приведет всех калишцев к расвету, к пьянящей славе, что будет греметь по всему миру. Всего лишь ценой чужих душ. В том числе и в особенности - самого Ксеркса. Именно тогда наседие дракона, которое питала пустыня, память крови и тихий шепот странного караванщика явида себя в полной власти и силе. Молнии и безумная буря развезлась прямо во дворце сил-паши Мемнона, унеся жизни сотни разумных, слуги и солдаты, сам паша, его верный визирь - Ксеркс. Говорили, что погибли все. Никто не видел как считавшийся мертвым визирь выходил из замка унося в руках своих сферу-ловушку, крепко держа в когтистой руке. Как скалился окровавленными зубами, как синяя чешуя сияла на его израненой спине и руках. Как шел он путем крови и смерти через пустыню без проводника. Как скрылся, пообещав себе не возвращаться более в Калимшан. И сохранить душу любимого в вечном плену, чтобы никогда не забывать ошибки в дацадцать лет, едва не стоившей ему жизни, разума и души. Именно потому он решил вернулся во Врата Балдура, где о нем успели за пятнадцать лет несколько подзабыть, а его собственные люди давно не посылали внятных вестей об остановке в городе. Тогда же выснилось, что некогда заказанные для любимого ингредиенты для ритуалов и артефакты нашлись. Сбывать их во Вратах было выгоднее и удобнее, а возвращаться в Калимшан он и вовсе не собирался. Только вот не ожидал, что встреча с Вес и обычная купля-продажа превратятся в косвенное участие в спасительном походе. Но монета твердила о необходимости влезть в новую передрягу, а потому Ксерксу оставалось только иди этим путем, поднимая информационную гильдию, которой не уделял внимания, равно как заведению почившей Мадам, что передала ему все права владения. И вспомниая попутно, что за пределами Калимшана к тифлингам совершенно особое отношение, синонимичное с паскудным.
Might steal your wife
⚡️ благодаря сильным наследиям почти перебившим человеческую кровь медленнее стареет, давно выглядит на тридцать человеческих лет. После того как сорвал ритуал любимого, перетянул на себя и замкнул, вполне возможно сможет прожить и дольше, чем мог бы благодаря собственному наследию.
⚡️ мамкин модник,а мамка, похоже, имела что-то общее с цыганами, постоянно придирчиво подбирает себе наряды. Впрочем, он икона высказывания "подлецу все к лицу".
⚡️ обладает миловидной мордашкой и лазурными, светящимися в ночи глазами, которые буквально горят пламенем другого плана. Первым пользуется чтобы казаться милым и безобидным, вторым, когда нужно напомнить, что он вроде как крутой чародей и сейчас сделает пафосное ата-та. Обычно приходится делать, во второе верят через раз.
⚡️ несет в себе не только дьявольское наследие, но и синих драконов. Упорно игнорирует насколько кровь синего влияет не только на магический его дар, но саму личность: нередко тщеславный, любитель самоцветов, обожающий коллекционировать особенных талантливых разумных в ряды своих "друзей", смертоносный и методичный в выгрызании своего, способный наслаждаться самым сильным жаром пустыни. Изучавший чары полета и в итоге сотворивший их на силе отчаянного желания подняться в воздух.
⚡️ жнец, чтец, на лире и нервах игрец. Обладает самыми разными навыками, в большинстве так и не стал профи, но собственными талантами крайне гордится, иногда незаслуженно. Вообще уверен, что он весь такой исключительный, красивый и замечательный. Такого невозможно не ценить!
⚡️ может устроить истрерику при потери какой-нибудь фенечки большую, чем из-за предательства друзей.
⚡️ предпочитает выглядеть простодушнее и безобиднее, чем есть, никогда не демонстрирует собственных обид, чем может ввести в состояние близкое к катарсису когда начинает их все припоминать. Потому что обычно это означает, что он опрокидывает кого-то в самый важный момент или устраивает «трагические стечения обстоятельств» превращающие чужую жизнь в ад. Иногда буквально.
⚡️ лицедей, но в душе пусечка, сочетает в себе кровожадность собственного наследия, которое иной раз проявляется весьма явно, с таланом принимать всех такими как есть и олицетворять эталон толерантности и восприимчивости. Посочувствовав, приняв глубоко к сердцу чужую жизнь он все еще может легко впендюрить рогами по самое не балуйся за любую попытку окунуть его самого в травматический опыт.
⚡️ если найдет кактус, то кинет им в кого-то, а не станет есть. Но если это будет его кактус - нарядит в ленточки, брюлики и будет ходить всем рассказывать какой тот хороший.
⚡️ терпеть не может боль, холод, сырость и в целом неудобства. Даже если может спать на голой земле, совершать многодневные переходы и оставаться выносливее многих, выдерживая действительно тяжелые испытания. Но зачем это делать, если можно устроить грустные глаза котика и сказать, что у тебя лапки? И хочется ванную с розовыми лепестками и свежий маникюр. И вообще, вон, стрелка на глазах кривая, о ужас, какие невыносимые испытания - краситься без зеркала.
⚡️ красится тщательнее многих девушек, сам себе наносит узоры специальной краской когда есть возможность отдохнуть как следует и нормальное зеркало. Может изрисовать себя узорами, цветами или боевым лихим окрасом делающим его похожим на самого гламурного бандита.
⚡️ несмотря на образ раздолбая легко берет на себя ответственность за всех, кто на него ее свалит. Не привык открещиваться, но и смириться после вынуждает со всеми сделанными выборами и совершенными поступками. Если кто-то попал в зону его ответственности - ох-хох, теперь есть только иллюзия собственного выбора во всех вопросах спасения.
⚡️ абсолютно не щепетилен, хотя и порой кривит для виду рожу. Может таскать трупы, ковыряться в телах мертвецов узнав, что один из них умудрился сожрать и спрятать в себе, буквально, целый мешочек с рубинами. После обязательно побежит до ближайшей гостиницы наплевав на конец мироздания, поскольку нуждается в горячей воде, душистом мыле и жесткой мочалке способной отдраить все приставшие субстанции и запахи.
⚡️ умудряется с легкостью и наглостью кота нарушать чужое личное пространство. Вторгаться с прикосновениями, объятиями, поцелуями, частыми прикосновениями, хлопками и щипками. Великодушно способен принять вторжение в собственное в хорошем настроении. Исполосует острыми когтями совсем как кот, если то самое настроение сменилось и требуется соблюдение социальной дистанции.
⚡️ шулер, игрок, в целом любит азартные игры и часто в них мухлюет. Не то, чтобы Ксеркса не ловили за этим занятием вовсе, но никакие последующие проблемы и разборки не могли его заставить остановиться.
⚡️ любит коллекционировать знакомства, всегда рад кому-то новому, необычному, отличному от общей массы. Собирает таких разумных, ушлым ужиком проскальзывает в их жизни и устраивается там в первых рядах, наблюдая за вакханалией творящейся в чужой жизни. Зачастую доставая лютню и напевая что-нибудь воодушевляюще сатирическое.
⚡️ на самом деле остро переживает факт своего сиротства и может легко переключиться в режим кровавого маньяка, если кто-то высмеивает этот факт биографии или пытается унизить или ранить этим. Да, это все еще ранит и все еще единственная для него тема-табу. Потому обычно врет всем, в вариациях, кто он, откуда. О собственных родителях в первую очередь. Не избавился от части комплексов связанных с этим и подспудных страхов быть отвергнутым и брошенным обострившихся после Калимшана - потому бросает и отвергает первым.
⚡️ имеет талант хомячить все часы и дни в неделю. Вообще не дурак пожрать и выпить. Чего совершенно не стесняется. Вечно ищет чего бы пожевать. Обожает сушеные яблоки, мармелад, ягодное варенье... и острое мясо с пряными специями на огне. В еде избьирателен, но с голодухи способен сожрать абсолютно все.
⚡️ если ты можешь полчать удовольствие - получай, если есть возможность испытать радость от чего-то - делай. Ксеркс предпочитает получить все от своей жизни, от всего мира, чем хандрить, лелеет свои раны и купаться в собственной боли. Не то, чтобы их не было, и не то, чтобы путь устилали розы. Но если есть возможность насладиться чем-то или кем-то, это все еще лучше, чем заниматься саморазрушением в пучине боли. Ксеркс предпочтет убежать от всего несущего боль, не растравливая собственные раны и не концентрируясь на потерях.
⚡️ многие ошибочно считают раздолбаем, хотя он на самом деле весьма основательный малый. Во время странствий и очередных приключений умудрился перетянуть на себя чужую торговую гильдию, расширить ее филиалы и то что началось с нескольких лавок переросло в неплохую сеть контрабандистов. Какое-то время приторговывал разной информаций, но поскольку не мог торчать на одном месте собрал во Вратах группу талантливых ребят, которые за деньги волняли для него эту работу. И тоже приносили определенный доход. Сделал это больше из желания защитить Мадам и место в котором вырос - это было гораздо полезнее и важнее, чем найм близнецов-полуэльфов в качестве охраны. Даже не появлясь в городе ему хотелось быть уверенным - те кто отнесся к малекому дьяволенку с добром окажутся достаточно защищены.
⚡️ поклоняется Тиморе, которая к нему весьма благосклонна. Хотя та явно любит порой пошутить над всей его жизнью, просто для сохранения баланса. Во всяком случае так считает сам Ксеркс. При этом имеет при себе монету Тиморы, ту самую, что богиня подкидывает перед рождением смертных. Монета благословенная на особую удачу оказалась и в руках Бешабы, но просле выскользнула из них... прямо в пеленки Ксеркса. Ее невозможно потерять или продать, ей не расплатиться, ее не украсть, она всегда возвращается к владельцу, если только тот добровольно не вложит ее в чужую ладонь. Броском монеты можно выяснить какой из вариантов более удачен, в какую сторону направиться. Какое решение принять. Монета дарует удачу, но за ней часто приходила неудача, до того как в руки Ксерксу не попали кости Тич в 82 году, как раз после Второго Раскола. Они принесли равновесие, и неудача как и удача стали теми спутниками, что помогали ему переживать все уже собственные выборы и их последствия. Кости Тич обладают тем же свойством, что и монета. Возможно именно из-за техных связей с божествами, отмеченный их особым вниманием, он промышлял буквально идеальными гаданиями, в точности предупреждая о грядущих неудачах стоило ему взять карты и попытаться сделать расклад для кого-то другого.
Навыки и способности:
Всю свою жизнь старался стать мастером на все руки способным позаботиться о себе самом и других, значило ли это уметь штопать себе одежду, ориентироваться на месте, знать как пользоваться картой и учиться у других, поглощая любую полезную информацию.
Он рос в прекрасном доме греха, урывая все что мог у разных людей. Срезать чужие кошельки, подбрасывать что-то в карманы, обчищать чужие дома, он промышлял многим в качестве вора и взломщика, за годы путешествий, впрочем, больше уделяя времени не столько умению обчистить кого-то, а обезвредить замысловатые ловушки в очередной крипте, поместье, храме и куда только не занесет жизнь. Ксеркс достаточно ловкий и талантливый в подобных вопросах, а главное успел приобрести значительный опыт.
Чародей с наследием дракона, но чаще предпочитает не прибегать к тайной магии, используя ее как последний довод королей - больше всего из нежелания демонстрировать то, насколько может быть опасен как противник, до последнего придерживая козырные карты от всех. Метательные кинжалы зачарованные на возврат в пределах 20 футов, лютня прилетевшая в лицо, зачарованный скимитар пляшущий в руке - он предпочитает обходиться этим, а еще отвлекающими чарами, иллюзиями, мороками или чем-то менее затратным по силам и времени. В качестве могущественного потомка синего дракона показывал себя очень редко за жизнь, в том числе потому что кровь дракона проявляла себя слишком ярко, гася яростью разум, оставляя тело на волю чистых инстинктов, и в подобном состоянии он становился опасным не только для врагов, но и союзников. Катастрофа во дворце в Мемноне тому подтверждение.
Опытный делец, контрабандист, он прекрасно умеет считать, но отвратно пишет. Его почерк ужасает, не говоря уже о количестве совершаемых порой ошибок, и хотя Ксеркс любил читать - книг в его жизни было не так много, и вся литература зачастую оказывалась весьма специфична. Многое о мире знает из личного опыта и чужих слов, а не красочных энциклопедий - академическим образованием обделен полностью.
Что не мешает ему жить, знать многие вещи которые не знают другие просто запоминая все что рассказывали или доводилось увидеть. Как лучше многих ювелиров разбираться в драгоценных камнях, впрочем, кровь синего дракона тут тоже проявила себя. А еще сведущ в договорах с дьяволами, магических сделках и (не)множечко интригах, поскольку много времени провел подле сил-паши в Мемноне, два года - в качестве визиря.
Путешествовал притворяясь бардом, вполне успешно. Пел, играл на лютне и немного на лире, где-то был проводником, где-то засланным шпионом. Испробовал себя в качестве наемника, торговца и даже культиста (недолго, но показательно религиозно). Приключения и путешествия с юных лет его сопровождавшие, вместе с предсКсерксителями разных раз дали и понимание других языков. Общий, инфернальный и альжедо (в том числе на высокий калидрианский диалект) для него стали как родные, язык светлых эльфов знает (в большей степени лунных, наречие высшей эльфийской знати для него дебри), немного разбирается в гномьем, но самую малость, просто из-за связи альжедо и имеющиеся в нем заимствования.
Пожелания к игре: От 3-4к и до бесконечности размер постов. Почти всеяден. Мультизадачен. Пишу посты обычно на выходных, потому что в остальное время придавлен работой.
От деревни смердит. Стоит только приблизится, как вонь запустения и смерти окутывает целиком. Тонкий нюх улавливает столь дивный букет много раньше, чем удается рассмотреть тела погибших. Оставленные без погребения и хоть какой-то заботы выглядят они весьма паршиво. Под теплым ласковым солнышком процесс разложения ускорился, обещая вскоре превратить остатки деревни в смердящий мертвячник. Прямой путь от моста, усеянный трупами, заставляет повести из стороны в сторону хвостом не только по вине незабываемых ароматов.
Тав останавливается, замирает, тщательно осматривается, и только хвост продолжает жить своей жизнью. Мечется из стороны в сторону, резко рассекая воздух острым чешуйчатым жалом. Та часть его тела, что жила своей жизнью и зачастую выдавала чуть больше, чем следует. Столь явная демонстрация чужого гостеприимства убеждает в необходимости свернуть в сторону, обходя деревню по дуге, на безопасном отдалении. Особенно подальше от узкого прохода, в котором и было навалено больше всего тел. На таком небольшом пространстве легко подстрелить незадачливого путника устроившись на крышах ближайших из домов. Повторить незавидную судьбу идиотов-селян хотелось меньше всего. К счастью, пояснять ничего не приходится, не он один достаточно для того сообразителен. А вот подход с другой стороны – почти парадный, с почетно-убогим караулом. Пара гоблинов выглядят почти смешно.
Тав сомневается пару секунд, поднимает руку предостерегающе, не давая остальным выступить вперед и щурится, рассматривая мелких злобных клыкастых карликов. Лишние сражения, лишний шум и риск сейчас нужны меньше всего, ведь замедляют продвижение, отсрочивают шанс спасти свою шкуру. Гейл и воинственная гитиянки пояснили доходчиво суть преображения — носитель умирал, а за счет ресурсов его тела появлялся иллитид. Только покинув Калимшан, в котором едва не лишился души – Тав не собирался расставаться с жизнью, тем более столь экзотически.
Однако сама идея договора с гоблинами заставляет что-то внутри него перекручиваться в возмущенном отвращении, не столь явственном, как от зудящего ощущения личинки, устроившейся где-то в мозгах. Отвращение от необходимости говорить с кем-то подобным заставляет нарушить маску благодушного спокойствия, ощерив клыки. Очередной выбор, почти очевидный за исключением зуда между лопаток при всяком столкновении с данной рассой, слишком злобной, мстительной и туповатой. Решает все, как всегда, Тимора – Тав распахивает камзол сильнее и достает из внутреннего кармана монету бывшую спутником и напарником более надежным, чем кто-либо живой и разумный. Золотой круляш цепляет по пути игральные кости, но те опадают, бессильно, словно Тич передает свое место Тиморе.
Положить монету на нбольшой палец, подкинуть, прищелкивая острым когтем и дать ей взвиться вверх, быстро, не позволяя просчитать какой стороной она упадет. Поймать отводя взгляд в сторону, избегая риска самому смешать все шансы и вероятности грубым вмешательством. Плащ привычно не сулит ничего хорошего, монета взлетает вверх трижды, с одинаковым, неизменным результатом. Только и остается, что пожать плечами, приняв данную партию как данность. Значит переговоры. Монета прячется обратно в зачарованный карман, к костям, определявшим судьбы многих. С путеводной монетой куда-то внутрь прячется и тот душевный пожар, не его, чужеродный, принесенный проклятой кровью.
— Улыбайтесь, ребята, и постарайтесь выглядеть хоть немного безопаснее пылевых бурь.
Губы сами собой растягиваются в приветливой улыбке обнажающий острые клыки. Тав спешит вперед не оглядываясь. Шаг становится не скользяще тихим, а пружинистым, почти прыгающим, исполненным бесшабашного веселья, лютня за спиной подпрыгивает в такт, вынуждая ухватиться за ремень, чтобы инструмент меньше трясло. Стражу моментально привлекает тифлинг машущий с неподдельным энтузиазмом... как и вооруженная группы на пару шагов позади. Но чего не отнять у Тава, так это способность кого угодно сбить с толку самим своим внешним видом и превратить происходящее в абсурд. Вот и сейчас гоблины не представляли, что им делать — незнакомцы выглядели достаточно опасно? Безусловно. Возглавлял их какой-то пестрый и блестящий на свету шизанутый рогатый? Вот именно. Лучшая атака – психологическая, когда ты деморализуешь противника еще на старте.
Гоблины мнутся, но не решаются что-то предпринять, маленькие злобные глазки смотрят внимательно, отслеживая каждое движения, однако крошечный мозг упорно не может разрешить загадку происходящего. Их даже можно понять, стоит лишь посмотреть на самого Тава.
Украшения на рогах раскачиваются из стороны в сторону, звенят многочисленные цепочки, стукаются друг о друга аметистовые капли и солнца с рубинами, в темно лиловых волосах мелькают высветленные пряди, издали похожие на птичьи перья. На доли звезд на декоративных золотых монетах, вплетенных в волосы – мелькают лики усмехающейся Тиморы и смеющейся Бешабы. Каждый шаг колдуна баланс между удачей и падением, танец на канате. Он небрежно оправляет фиолетовый камзол, длинные полы которого широко распахиваются от стремительного шага.
Излюбленный прием Тава сбивать окружающих с толку абсолютно всем, поведением, манерой речи, внешностью, стремлениями и поступками. В дополнение ко множеству украшений и пышному, расшитому камзолу идет шелковая черная рубашка с золотым кантом и причудливым узором, стянутая алыми лентами вместо грубой шнуровки. Все это не соответствует вещам случайного бродяги, мало кто может позволить себе золотые пластины вместо пуговиц, равно как открыто демонстрирует множество перстней. Аристократы одеваются скромнее, жадные бандиты, кичащиеся богатством – без подобного вкуса и способности сделать весь этот кричащий набор действительно гармоничным. Но ни те, ни другие, не носят с собой лютню, не тянут придурковатую улыбку и не пышут столь искренним энтузиазмом от предстоящего общения с гоблинами.
Говорят, лучше всего помогает скрываться незаметность, Тав с этим категорически не согласен, возведя собственную маскировку в абсолют, в идеальный, совершенный навык. За яркой одеждой, дорогими украшениями, красивыми словами, льющимися бесконечным потоком, всем калейдоскопом цветов и звуков – не разглядеть его самого. Рога в побрякушках совсем не опасны, бирюзовые глаза красивые, напоминающие такие же украшения, а не жуткое отражение пламени других планов, признак, предупреждающий о силе таившегося в нем наследия.
Весь этот блеск, весь шум, вся та ложь, позволяют подобраться ближе, дают возможность серебряному языку в очередной раз околдовать столь желанной и прекрасной ложью. Голосом, в котором так ярко читаются эмоции, взглядом, исполненным искренних чувств более, чем любой истовый паладин, поборник безжалостных в своей доброте богов.
И при всем напускном блеске — слуга любого господина или госпожи, верный паж, спешащий с новостями к дроу. Тав помнил слова плененной гоблинши, чье горло взрезал сразу после получения всей желанной информации и собирался использовать ее с умом. Пряча от всех остальных мстительный оскал за ворохом удобной, всех устроившей лжи о необходимости подобных действий. Ему не сложно отвесить издевательски-шутовской, но такой изящный поклон уже у самого входа. Всплеснуть руками как в лучшем из танцев, изогнуть длинный хвост, стараясь скрыть от внимания опасный блеск шипа. Как перстни отвлекают все внимание от длинных мощных когтей, как звенящие побрякушки приковывают к себе взгляд, не позволяя испугаться мелькавших в глазах опасных вспышек кого-то большего, нежели сам Тав.
И начало этих переговоров просто душещипательное. Почти как вонь от самих же гоблинов. К хорошему привыкаешь быстро – к эфирным маслам, к упоению сладко-пряного парфюма. Вот ту самую душу и глаза щипет так, что хочется окунуться с головой в огромную ванную, утонуть в ней до лучших времен, пока из памяти не будут вычеркнут этот паршивой жизненный опыт.
Но убедить парочку на посту – сущий пустяк. Тав улыбается, Тав добавляет волнения говоря об эльфийке, приправляет толикой страха, что гоблины легко поймут, поскольку существам более слабым свойственен этот животный, абсолютный инстинкт, позволяющий выживать при столкновении с чем-то действительно жутким. Дроу отдающая команды – достаточный повод для опаски. Особенно если ты не более, чем жалкий гоблин в подчинении. Однако Тав легко делает разграничение их страхов, оставляя благоговение опаски, а не ужас загнанного зверя. Приправа из восхищения Абсолютом довершает игру в самых ближайших союзников.
— Друг мой, мы служим одному, высшему богу! Способному привести всех к величию и даровать желанное, — заверяет с горячечной искренностью, успевая спрятать просящуюся наружу усмешку. Прижимая ладонь к груди, ощущая под пальцами грани монеты и костей Тав едва удерживается от внутреннего смеха. За карнавальной ложью и маской слуги прячется ядовитый оскал. Не сложно, даже забавно, сделать изящный книксен перед встретившей у домов гоблинши – отдельный вид искусства.
Посмеиваясь с разразившейся брани, отслеживать взглядом расположение каждой опасности, каждого врага в разграбленной деревне. В застарелых следах крови и местами обугленном дереве таились чужие истории смерти, уже не способные заставить замереть – после грязи Лускана и ужаса Калимшана это маленькое, безвестное всем горе уже не трогало сердце. Мир знал много смертей и потерь, узнает еще больше. Гораздо важнее не оказаться в списке бесславных неудачников, сгинувших рано и глупо.
Однако кое-что заставляет отклониться от планируемого маршрута. Чужие крики привлекают внимание на один единственный момент, но поддевают словно рыболовный крючок окуня. Заставляют обратить внимание на группу веселящихся гоблинов и сделать шаг в их сторону следуя привычному неуемному любопытству. Шаг оборачивайся походом в другую часть деревни, в путь по ступеням наверх, к мельнице и чему-то способному изменить грядущую дорогу. Тому тонкому внутреннему ощущению, спасавшему от бездны… и толкавшему в нее. Где-то за плечом чудится женский тихий смешок. Иногда Леди улыбается, иногда она громко смеется, – стоило ли радоваться, что в этот раз все обошлось тихим шорохом на грани сознания? Какую шутку задумала с ними сыграть Леди Удачи?
Снова приходит чувство смены мелодии вокруг, сцена и декорации изменяются в момент. Оставляя не сияние драгоценностей и яркие пятна нарядов, а невысоких неприятных созданий, грубо сделанную броню, грязь на изящных пряжках, украшающих любимые сапоги, и презрение в глазах создания гораздо слабее, глупее, гораздо ниже него в любом из смыслов. Сказанные слова достигают сознания не сразу. Тав старается не позволить им коснуться ожившего монстра внутри. Не меняясь ни жестом, ни взглядом, ни сердцем – задает о происходящем вопросы откровенного дурачка. С любопытством ребенка, впервые оказавшегося в большом огромном мире, интересуется зачем же пытаться заставить другого серого коротышку блевать на мельничной карусели. После чего что-то внутри с треском ломается, скалится и рычит сквозь все выстроенные преграды. С того самого момента, как его чуть не поглотили Калимшанские пески, коварство наследников ифритов, ложный блеск чужих душ и напитанный ядом Ад. С того момента, когда Тав окунулся в раж безумия собственной крови. С того момента, как выжил вопреки всему. Иногда в одном из спутников ему чудится зеркальное отражение – Астарион порой даже ощущается схоже.
— Гляньте кретин какой, сейчас тебя туда привяжем, глядишь поймешь нахрена развлекаемся так. Посмотрим, как ты заорешь, призывая свою демонюгскую мамочку. Если только она не, — договорить гоблин не успевает.
Бирюза разгорается, темнеет, пышет пламенем и звенит в той дикой и необузданной части, усыпляемой им годами. Рвется уродливой кровавой жаждой существа, не выносящего оскорблений. Гибкий хвост изгибается стремительно, резко, бьет острым жалом снизу вверх словно копье, впивается под подбородком, разрезает плоть, рвет ткани и проходит до самого черепа, нанизывает чужую голову как на пику, приподнимает тело гоблина над землей, заставляя других дрогнуть в страхе. Тав отбрасывает тело таким же резким жестом, острое жало с драконьей чешуей легко выскальзывает из тела, по широкой дуге разбрызгивая кровь.
Матушка. Ах, бросившая его подыхать высокородная матушка. Как много она заплатила бы, чтобы его никогда не существовало. И это маленькое, жалкое создание сумевшее пробудить столько памяти из-за глупой забавы с полудохлым серым карликом.
— Ах, вот как. Переговоры?
Вместо монеты Тиморы на раскрытых ладонях вспыхивает завораживающий шторм. Молнии разрядами оплетают пальцы и запястья, рвутся откуда-то изнутри, как и всегда было с ним – не из изящества работы с Плетением, которое демонстрировал Гейл. Но грубой, сырой силы, той жуткой сути, проступающей в заострившихся чертах и вынуждавшей поступать иначе, воспринимать – иначе. Того трубного голоса, клокочущего в ярости, повторявшего на все лады: мы лучшие, совершенные, могущественные, исполненные воли и мощи.
И вкрадчивого шепота кочевника, неспешно повествующего ночью у костра о самом могущественном существе пустыне. Вспоминавшего с упоением росчерк широких драконьих крыльев. Как огромная тень похожая на облако, устремляются к самому солнцу, с наслаждением купаясь в иссушающем других жаре. Обрушивайся после чудовищной, неожиданной бурей приходящей из ниоткуда. Сметающей штормом из ливня и молний, той стихией, перед которой пустынные скитальцы привыкли преклоняться – как символу самой жизни. Кочевника, говорящего о синем драконе глядя ему в глаза, драконе не ведавшего покоя пока не изничтожит врага, мстительном создании, чарующем своей чудовищной, смертоносной красотой.
— Gladiz zurzum kuluz.
Сама идея о переговорах становится абсурдной, и чужая наглость тому виной, отнюдь не продолжающиеся крики неудачника вращавшегося вместе с мельничными парусами. Смешок срывается с губ вместе с грудным рычанием, когда Тав змеей изгибается, уходя от одной стрелы, а Шедоухарт принимает еще одну на щит. Где-то слышится как другая бессильно чиркает о доспех, кажется, пытались достать гитиянки – вот уж кто даже не станет пытаться увернуться от чего-то столь ничтожного. Таву немного неловко где-то внутри и совсем не хочется оборачиваться к спутникам. В том числе к Астариону, возможно – особенно к Астариону.
Все слова, вся игра — сыпятся под ноги пеплом, сгорают без остатка в огне ярости. В ярости и шторме, столь знакомым многим кочевникам.
