Это был, конечно, далеко не самый сложный день из всех тех, что выпали на долю тифлинга с момента обрушения надежд на возвращение прежней жизни. С тех пор, как для элтурельцев рога на голове стали символом пережитых потерь и мучений, и никакое мастерство и уважение не могло угасить этот тлеющий гнев толпы, неотмщенно готовый обрушиться ненавистью на всех, кто хотя бы отдалённо напоминает о днях, проведённых в Авернусе. Да, далеко не самый сложный — и ещё помнящийся рукам гул ударов, резонирующий в каждой мышце, был привычно приятен. Не сложный. Но определённо, один из самых, если не самый... впечатляющий? Даммон не мог подобрать правильного слова тому владевшему им горделивому, насыщенному удовлетворению выполненной задачи. Давно, давно он не чувствовал себя настолько... осмысленно? День, проведённый за работой над инфернальным железом... Большинство терпеть не могло вспоминать дни, проведённые в Аду. Он же... он скучал по тому, что можно было сотворить в огне под серо-бурым небом из пепла и серы. Эх, если бы только здесь была нормальная кузница...

Но и без этого — результат ему нравился. Даммон был собой доволен — зная, что достиг большего, чем можно ожидать от большинства мастеров-кузнецов в его ситуации. Что все его отточенные в Авернусе умения не оказались на поверхности ни к чему. Деталь для стабилизации плазменных оттоков встала как родная в конструкцию двигателя, которую он по характеру звука отрисовал себе во вскормленном опытом уме — и хаос инфернального железа, качающий кровь в груди Карлах, перестал напоминать несущуюся под откос повозку без тормозов. Лязга и грохота которой Даммон, признаться честно, поначалу испугался до ёкнувшего об кадык сердца. Как она ещё жива с таким... это даже перегревом назвать было откровенно слабо. Двигатель вырабатывал столько жара для поддержки своей работы, компенсируя внешний "холод" материального плана, что казалось, ещё немного — и железо просто потечет из вентиляционных отверстий. Теперь хотя бы это проблемой не будет... минимум, которым он мог помочь в имеющихся условиях. Но остаётся другая, куда более сложная. Он обещал подумать — и думал упрямо, со стороны следя взглядом за высокой и энергичной красной фигурой женщины, ростом легко выделяющейся из собрания остальных тифлингов. Почти не слыша за этими мыслями веселого шума праздника.

Всё равно никогда особенно не любил вино. И самого начала сделал разве что два глотка из металлического кубка, который держал в ладони будто бы в качестве оправдания здесь находиться. Среди пляшущих, смеющихся, поющих... В другое время Даммон, пожалуй, и сам не отказался бы принять участие в этих простых и понятных развлечениях. Но сейчас, сегодня...

Завтра они запрягут волов, закинут за плечи рюкзаки и отправятся дальше по дороге во Врата Балдура. И на этом их пути со спасителями Рощи разойдутся... знать бы только, как далеко и как надолго. И от этого было странно-тревожно — не хотелось выпускать её из поля зрения. Он мог помочь. И считал это своей ответственностью. Иначе грош ему цена как мастеру.

Даммон предложил ей найти себя во Вратах и был предельно серьёзен в этом. Но Карлах — неожиданно ли?, — справилась раньше. И опаляющим явлением своим заставила кузнеца сглотнуть, неловко улыбнувшись и в доле смятения почесав затылок.

— Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — кивнул он и предлагающе поднял свой кубок. — Выпьем же за то, что я окажусь смышлёней тех горе-экспериментаторов, которые соорудили это чудо, — на секунду отняв палец от металлической стенки кубка, кузнец указал на просвечивающий под кожей сквозь потёртые ремешки жар двигателя, особенно отчетливо заметный в окружающем полумраке тёплой звездной ночи.

Наблюдая за тем, с каким удовольствием Карлах выдыхает, наслаждаясь вином и праздничным уютом ночи, Даммон поймал себя сразу на двух вещах: на том, что рассеяно улыбается этому — и том, что сам забыл выпить. Торопливо глотнув из кружки, когда Карлах обратила свой огненный взгляд к нему, кузнец улыбнулся — как-то даже виновато. Бурная мощь инфернального железа, спаянная с живым телом и яркой душой... Карлах была поистине изумительна одним только своим существованием — при всем своём опыте работы с инфернальными машинами, Даммон и представить не мог, что кто-то когда-то додумается соединить эту дикую реку энергии и чью-то жизнь... напрямую. И в ином смысле, нежели простая вставка монет душ в поглотительный паз. Движитель Карлах был способен на это тоже — Даммон рассмотрел конструкцию с безопасного расстояния, пока та устанавливала выкованную деталь на место. Буквально — заглянул ей в сердце. Сплетение мышц и металла, не прекращающего движения, воплощавшего в себе саму неукротимую эссенцию Ада, совладать с которой могли только самые опытные мастера — к которым Даммон причислял себя отнюдь не без гордости. Жизнь научила его, что если сам ты не признаешь своих достижений — другие этого за тебя точно не сделают.

Но, насмотревшись на яростное буйство энергий, которое овладевало машинами на топливе из душ, он даже представлять не хотел степень риска, который несли бы для Карлах такие практики. Она была уникальной, явлением чуда творения — пусть даже и извращенного, — но в уникальности этой и уязвима. Эксперимент. Попытка. Сколько таких было, прежде чем хоть кто-то выжил? Сколько таких было после?..

Мысль о том, что если бы не её неповторимая выносливость, Карлах погибла бы там, среди бессчетных неизвестных, на которых ее "создатели" набивали руку на пути к успеху, неприятно кольнула сердце. И словно бы в тон этому женщина одновременно рассмеялась и закашлялась, подавившись вином.

Даммон рефлекторно вскинул руку, чтобы постучать ей по спине кузнечной крепостью сжатого кулака — но опомнился и удержал руку, глядя на Карлах встревоженно. Всё ещё слишком горячо. Принимая во внимание состояние ее кожаного одеяния и малый размер движителя, он мог оценить ее температуру не меньше чем в сто пятьдесят, а то и сто восемьдесят градусов. Не смертельные ожоги — работая в кузне, он получал их не раз, быстро оправляясь из-за свойств своей кожи — но если хоть на несколько секунд задержать на такой поверхности руку... Или — если она сама решит тебя схватить. Объятия даже на десяток ударов сердца легко могли оставить простого человека обожжённым во всё тело. Карлах боялась этого — разумно. Боялась причинить вред. И Даммон мог только с горчащим, сочувствующим волнением выгибать брови и закусывать край нижней губы, оставаясь лишь наблюдателем без способности помочь.

Хотя будь это что-нибудь более серьезное, никакие ожоги бы его не остановили. Даже сейчас жар не остановил бы — если бы для Карлах не была таким сердечным мучением опасность кого-то обжечь. Он не хотел делать ей хуже, чем уже было.

И она, конечно, отдышалась и сама, позволив кузнецу вздохнуть спокойнее. Продолжая тост этой маленькой победой, Даммон коротко салютовал кружкой, прежде чем отпить ещё пару глотков.

— Уже не один, — улыбнулся мужчина. — Ты со мной, — он слегка кивнул и отвёл взгляд в сторону центрального костра, вздохнув. — Я хотел бы только, чтобы у меня было больше времени понаблюдать за тобой, Карлах. То есть, — он неопределенным поясняющим жестом повёл свободной рукой. — За тем, как работает твое сердце. У меня ещё много вопросов к нему. Но я думаю, что после пары ночей над чертежами я вычислю, в чем именно недостаток изначальной задумки, — этот кивок был уже куда увереннее. — И как перераспределить излишек тепла. Прямо скажу, я смотрю на эти ночи с предвкушением, — Даммон улыбнулся и с новым кивком отвлёкся от слов, чтобы глотнуть вина.

Что ещё он может ей сказать сейчас? Кроме постоянных заверений — для себя не меньше, чем для нее, — что у него все получится.
А она — выживет.

Жизнь распорядилась так, что делом Даммон всегда увлекался больше, чем чувствами — своими ли, чужими; перед ним всегда в первую очередь стояла задача доказать себя в работе, на практике — и этим заслужить признание. А не тем, какие у него красивые глаза — светящиеся голубым в темноте, отражающие малейшие отблески света, и холодно-золотые в свете раскаленного кузнечного очага, где приглушается синева у зрачка и заметнее становится металлически-желтый ободок по краю. Он слышал об этом от других не раз. И неизменно находил сказанное неуместным. Попытки подмазать отношение флиртом вызывали у кузнеца стойкую неприязнь и неловкость. Его разум, его руки горели желанием создавать, преобразовывать, мастерить — работать! И это желание было самым искренним. А от любого общения взгляд нет-нет да оттекал в сторону кузни. Вот где было его сердце. Горячий сплав металлов и огня, пляшущие языки пламени, лижущий кожу жар и звон инструментов. Там тифлинг был куда счастливее, чем в любой другой компании. Он проверял. Пару раз.

Вот и сейчас мысли, едва коснувшись сердца Карлах, забурились в эту неприступную сейчас конструкцию десятком свёрл, горящих жаждой разгадать секрет, найти формулу для баланса... В общем-то, поэтому Даммон и сидел один. Он обычно не был желанным гостем в компаниях — слишком увлечён был совсем не теми, кто приглашал пообщаться, слишком быстро отвлекался на что угодно металлическое и механическое. Как он мечтал когда-то починить побитые временем гномские часы почти в его рост, найденные на старом чердаке! Выточить детали, выковать пружины... И каким же было удовольствием, когда не с первой, не с третьей даже попытки, но часы заработали вновь! Жаль только, забрать их с собой в путь было невозможно...

И за мыслями этими, за вдохновленной тоской, сжавшей сердце, он не столько не заметил реакции Карлах, сколько зарегистрировал её в расчётах — реакцию железа на эмоции, усиленная работа, резкий прирост температуры... Да, вживление инфернального железа в живое тело поначалу подняло его брови к рогам, но теперь концепция казалась такой... неожиданно возможной?  Инфернальное железо в своём особом характере и свойствах действительно было... настолько живым, насколько вообще может быть живым металл. Он даже слегка завидовал тем, чей разум был так... изобретателен в этом решении совместить два таких похожих явления. Ровно до той линии, когда соревновательная зависть творца пресекалась облегчением от того, что это не приходило ему в голову. Несмотря на годы Ада, несмотря на опыт с инфернальными машинами, жестокость этих пылающих ненавистью и кровью мест не изменила его сердца, не научила смотреть на живых существ как на материалы. Металл существует для того, чтобы защищать эту жизнь. Надежной ли броней, острой ли кромкой кинжала, тяжестью молота — всё для того, чтобы защищать. Не убивать было первой целью.

— ... ага, — отрешённо мурлыкнул себе под нос кузнец, глядя куда-то в сторону веселья у костра, и только тогда спохватился, вскинув голову вслед прянувшей с места Карлах, движением этим походя обдавшей своим жаром его лицо. — А, эм, то есть, да, конечно! — попытался исправиться Даммон. — Я буду... здесь, — добавил мужчина слегка растерянно от того, что она уже вряд ли его слышит, широким шагом быстро уйдя далеко. Даммон двинул горлом и в накатившей неловкости спрятал лицо за днищем кружки, делая горячащий горло глоток. В общем-то, ничего удивительного, что в воздухе рядом ещё так пахнет раскаленным металлом, что он мог бы пройти по этому запаху, как охотничья собака, и выследить Карлах, куда бы она не направилась. Конечно же, слова о поиске решения, которого она ждала десять лет в самом пекле бездушно-гневных сражений, заставят разгорячиться от воспаривших ожиданий. И у его нет права эти ожидания подвести. Никакого.

... и он действительно так и размышлял о делах сердечных в очень деловом ключе, пока Карлах не вернулась. И уронила слова, как молот ему на голову. Странно, что кружка не выпала из руки, потому что в этот момент Даммон явно забыл, что рука эта у него вообще есть. Он застыл, как жук в янтаре, округлив глаза на женщину, оплетенную язычками пламени из вентиляционных отверстий и просто сполохами жара, что сами собой рождались на ее раскалённой коже... И медленно, но очень заметно даже в красноватых ответах пламени залился краской до ушей, не отводя ошарашенного, беспомощного даже взгляда. Сердце ёкнуло под кадыком и сдавило дыхание учащённой тяжестью биения. Кузнецу хотелось переспросить услышанное — вот только понял он всё
более чем отчетливо.

Растравить? А... чем?..

— Я, э... — Даммон заерзал, в смятении пересаживаясь как будто бы поближе на краю облюбованной им скальной плиты; хвост его уже не покачивался на кончике из стороны в сторону, как бывало, когда он уходил в свои мысли — но нервно подергивался и норовил стыдливо свернуться кольцом. Тифлинг сглотнул, возвращая сбедавший куда-то ей на сапоги взгляд к глазам Карлах. — Хкхм, — сбивчиво кашлянул он в кулак. Щеки все ещё горели вспышкой прилившей крови. — Только не говори, что у меня, э... глаза красивые, — кузнец несколько вымученно скривил улыбку, попытавшись скрыть это за нервным смешком. — Я это, э... Слишком часто слышал...

Причём один из последних раз был совсем не тем, который хотелось бы вспоминать. Но, на удивление, он и не вспоминался. Вместо этого во внутреннем ухе мельком зазвучал голос Карлах, ее лицо, когда она сказала бы эти слова, её мягкий голос... И Даммон моментально пожалел о сказанном, растерявшись ещё больше.

— Карлах, я имею ввиду... Я не хотел причинять тебе беспокойство, — быстро отставив кружку, Даммон поднял обе ладони в какой-то попытке изобразить успокаивающий жест. — Тебе... Тебе и так сейчас есть, о чём ещё переживать, и я не хотел, чтобы... Угх.

С тихим вздохом-стоном негодования на себя самого мужчина склонил голову и прижал ладонь к лицу — резко, почти как пощёчину. Ситуация стремительно катилась по краю провала, а он своим словесным салатом её только подпихивал...